Открыть фото
льными». Сладкий оброк Князья имели своих бортников, которые вели пчеловодство. Кроме того, бортные земли они отдавали в оброк желающим, которые селились в лесу на княжеской земле и платили определенное количество меда и воска. Обычно оброк составлял десятую долю собранного меда, так называемую десятину.
В некоторых местах он был очень высокий и доходил до «половины меда». Почти во всех договорных грамотах, актах по разделу, оброчных и воеводских книгах, духовных записях князей упоминается о бортных ухожьях и оброчном меде. Эти документы убеждают, что бортные леса составляли одну из очень важных арендных статей крупных частных владельцев. В одном только Путивльском уезде, где находилось более 200 ухожий, оброк ежегодно составлял более 2000 пудов меда. На Руси бортники составляли многочисленное сословие, особые цеха – товарищества, братства. Задача их – «умножение достояния бортного», совершенствование профессионального мастерства. Сначала объединялись бортники по родственной линии – отец с сыновьями, братья, потом по профессиональному признаку – семьи потомственных бортников. Бортнические цеха имели старост, которые следили за соблюдением законов, защищали права и интересы бортников и наказывали виновных. Бортные цеха имели устав и свое особое знамя. Согласно уставу, даже оброчные бортники считались вольными людьми, как охотники, рыболовы, мастеровые. Они могли переходить в другие места, жить там, где хотели. Из бортных ухожий московских князей особенно славилась «Добрятинская борть». Переходила она по наследству из рода в род. Великий князь Дмитрий Донской завещал своим наследникам Замошскую слободу, Рузу, Угож, Дмитровскую слободу, села с бортниками и оброчниками.
В духовной грамоте князя Семена Ивановича сказано: «Чим мя благословил отец мой, князь великий, – Коломна с волостьми и с селы и 3 бортью, Мажаеск с волостьми и с селы и 3 бортью – а то княгине». В духовном завещании Ивана Калиты записано: «А оброком медовым городским Васельцева веданья поделятся сыновье мои». Только в Нижегородском уезде царю Алексею Михайловичу принадлежало пять бортных ухожий. Здесь находилось более трех тысяч бортей с пчелами и без пчел. Монастырские бортные ухожья освобождались от медовых даней. Доходы медом от аренды шли в пользу духовенства. Князья жаловали монастырям бортнические села в безвозмездное пользование. Как повествуют летописи, смоленский князь Ростислав Мстиславович дал епископу село Ясенское с бортниками, а Олег и Юрий Рязанские пожертвовали монастырям село Арестовское, Солотчу и Савицкий остров, девять земель бортных с бортниками. Большое количество бортных лесов принадлежало казне.
Казенные ухожья сдавались в оброк обычно с торгов – с «наддачи», кто пожелает. Однако предпочтение отдавали хорошо знающим бортное дело крестьянам, а не боярским детям, «чтобы оттого ухожья не запустели». К тому же требовалось поручительство местных бортников. Бортное ухожье, таким образом, попадало в надежные руки. «Говорящие» названия В далеком прошлом на Руси процветали разные промыслы – ловля птиц и рыбы, охота на зверей и добыча меда, но в зависимости от природных условий села специализировались на том или ином деле. Поэтому были села сокольничьи, рыболовные, пашенные, а там, где лес был полон пчел, щедрых на мед, – бортничьи. Бортнические поселения имеют многовековую историю. Не все деревни и села могут похвастаться таким возрастом. Они – реликвии далекого прошлого, свидетели многих событий в истории нашего народа. По мнению некоторых историков, бортники были первыми колонизаторами «диких лесов и полей» южных окраин Московского государства, богатых бортническими лесами. Эти земли заселялись «литовскими людьми», черкасами-бортниками и отдавались на оброк. Бортный промысел был главным занятием переселенцев.
Есть сведения, указывающие на то, что пасечники первыми заселяли Харьковщину. Они уходили в глубь девственных лесов, отыскивали богатые пчелами места и осваивали их. Поселения бортников до сих пор сохранили емкие, как летопись, названия, которые они получили по профессиональному занятию их жителей, – Бортники, Бортное, Бортницы, Бортничи, Троебортное, Добрые Пчелы, Добрый Сот. А сколько на Руси Бортниковых, Пчелкиных, Воскобойниковых, Медовых, родословная которых уходит в глубокую древность! Даже городам давали названия от обилия в них пчел, меда, медоносных растений – Медынь, Мценск («мцела» значит – «пчела»), Мелитополь («мели» по-гречески – «мед», «тополь» – «город»), Липецк (от слова «липец»– мед с липы, которым был богат этот край). Названия некоторых рек Волжского бассейна тоже имеют «медовое» происхождение – Пуре, Пурех, Пурешка. Вода в этих реках, протекавших в болотистых местах, имела коричневый цвет, напоминавший пуре – широко распространенный в древности медовый напиток. Племя мещера, жившее на территории современной Мещерской низменности, расположенной между реками Клязьмой на севере и Окой на юге, получило свое название по роду основного занятия населения. Слово «мещера» в переводе с мордовского – «пчеловод». У кавказских горцев пчеловодство также известно и развито с доисторических времен. На Кавказе до сих пор сохранилось горское племя – бжедухи, что в переводе на русский означает «пчеловоды», а Мегринский район в Армении – «медовый» («мед» по-армянски – «мегр»). Главным занятием башкир в далеком прошлом было пчеловодство. Этому способствовали очень богатые липой леса от реки Белой вплоть до Уральских гор.
Как полагают исследователи, это послужило основой для названия целого народа, населявшего этот благодатный край. Слово «башкир» в переводе – «главный пчеловод». Государство на защите бортей Бортевое дерево – это капитал для потомства и отечества, поэтому необходима была его защита. Сохранить борти в глуши лесов, где они находились, без какой бы то ни было охраны, было проблематично. Принятые законы основывались на проектах и предложениях самих бортников. Старые законы об охране бортей носят печать справедливости и совершенства. Они защищали интересы бортников, охраняли медоносных пчел, находились в строгом соответствии с живой природой. По мере распространения и развития бортничества еще задолго до принятия юридически оформленных законов в народе существовал обычай, по которому никто не имел права трогать тот предмет, на котором стоял знак собственности. Знак-клеймо ставили не только на бортное дерево, но и на драгоценные изделия, утварь, животных. Этот обычай строго соблюдался. Самым большим преступлением считалась кража меда из бортей, ведь пчеловодство было святым делом. Безнаказанным мог оставаться лишь медведь, позарившийся на борть. Кличка «пчелодер» была самой позорной и клеймила человека на всю жизнь.
Вор, укравший мед из борти, судом народа и стариков приговаривался к возмещению убытков, телесному наказанию кнутом или хворостинами. Даже воинскими уставами предусматривалось наказание солдат за хищение меда из бортей как в мирное, так и в военное время. В соответствии с Литовским статусом вор, укравший пчел и мед из борти и пойманный с поличным, и вовсе наказывался смертью. Идя в лес, бортник имел право брать с собой только бортные инструменты. Довольно строгие законы за поломку бортного дерева или разорение борти были введены и у других прибалтийских народов. Кроме денежных штрафов предусматривались наказание розгами и выжигание позорного клейма на щеке. Бортники всегда находились под особым покровительством правительства и его законов. Оно было благосклонно к их мастерству, способствовало охране, улучшению и процветанию бортничества – источника богатства Руси. Первым русским законодательным документом, в котором несколько статей посвящено бортничеству, была «Русская Правда» (1016 г.) князя Ярослава Мудрого. В этом своде законов право на бортное ухожье приравнивалось праву на землю. Указано, что тот, кто чужую борть раззнаменует, то есть заменит на бортном дереве знамя на свое, должен заплатить штраф 12 гривен. Такое же наказание предусмотрено и за уничтожение межи между бортными ухожьями, за гранный дуб или межевой полевой столб. Этот штраф самый высокий после штрафа за убийство. За ссеченную борть назначена пеня в 3 гривны, да еще за дерево полгривны. За мед, взятый из княжеской борта, штраф определен в 3 гривны, а из крестьянского – 2 гривны. Штрафы эти были значительными: кобыла в то время стоила 3 гривны, корова – 2, свинья – полгривны. Бортное дерево с пчелами оценивалось в полгривны, а без пчел – в 5 кун, рой пчел – в полгривны.
«Русская Правда» имела огромное значение в охране и развитии бортничества и легла в основу последующих юридических законов, касающихся пчеловодства, – судебников, грамот, статусов, уложений. В 1649 году был обнародован свод законов царя Алексея Михайловича Романова «Уложение, по которому суд и расправа во всяких делах в Российском государстве производится», давшее более определенные законы относительно пчеловодства и его охраны. Согласно «Уложению», за умышленную подрубку бортевого дерева с пчелами и выемку из него меда накладывался штраф 6 рублей, а за уничтожение или порчу борти с пчелами – 3 рубля и наказание кнутом. За умышленную порчу борти без пчел или за кражу бортевой семьи без повреждения борти – полтора рубля. В «Уложении» также говорилось о пользовании бортевыми ухожьями в чужом лесу. Если владелец леса захотел его срубить или расчистить, закон запрещал ему портить чужие бортные деревья. Это относилось и к деревьям, которые находились на чужом поле или на пашне. Запрещалось отводить оброчные бортные ухожья для поместий. Дупла с пчелами ценились выше, чем борти. Пеня за бортное дерево определена в 3 рубля, а за дуплистое дерево – в 6 рублей, потому что в дуплах бывает больше меда, скопленного пчелами за несколько лет, и сотов. К тому же в дуплах сохранялась естественная среда обитания пчел.
Они способствовали сохранению, размножению и расселению пчел в лесах. При строительстве городов, государевых дворов и «на всякое государево дело» разрешалось рубить лес и в бортных ухожьях «опричь бортных деревьев и холостцов, которые впредь в бортне пригодятся». Пчеловодство, согласно «Уложению», нашло дальнейшее ограждение и защиту, получило новую мощную государственную поддержку в изменившихся историчес-ких условиях. Надо было сохранить его экономическое значение для страны. Глазами иностранцев Наш летописец Нестор, живший в начале XI века, сообщает, что Русь в старину славилась изобилием меда и воска, о сбыте которого за границу заботились русские князья, и что наши предки лучше умели обращаться с пчелами, нежели просвещенные их соседи-греки. Европеец А. Кампензе в путевых заметках о России (1523 г.) писал: «Московия очень богата медом, который пчелы кладут на деревьях без всякого присмотра. Нередко в лесах попадаются целые рои сих полезных насекомых… Зная это обилие меду и лесов, неудивительно, что количество воска, которое употребляется в Европе, привозится к нам через Ливонию из Московских владений». По данным выдающегося русского пчеловода XIX века, большого знатока старины и бортничества Н. М. Витвицкого, в прошлом на Руси было около 50 миллионов пчелиных семей.
Такого количества не имела ни одна страна мира. По его изысканиям, наши деды получали ежегодно по 500 миллионов пудов меда. Только от продажи воска они выручали до 100 миллионов рублей серебром. Лесное пчеловодство почти не страдало от разорения во время войн, опустошительных набегов и татарского нашествия. Славилась медом, воском и бортными ухожьями Смоленская земля. Как свидетельствуют историки, бортный промысел давал кривичам – древнейшему славянскому племени, населявшему этот лесной край, дохода больше, чем охота на пушного зверя. Смоленские леса изобиловали медоносными деревьями, кустарниками и травами, особенно липой, кленами, малиной и кипреем, который разрастался после частых лесных пожаров на гарях. По словам писателя Ржочинского, в начале XVIII века крестьяне имели по 200, 300, 400 и 500 собственных бортей с пчелами, как в частных лесах, так и в казенных. Бортевое пчеловодство процветало в это время еще в Киевском Полесье и Лебединском лесу. Бортники ежегодно платили владельцу этого леса оброк по 200 бочек меду с сотами. Тогдашняя бочка с медом весила обычно 12 пудов. В европейской России находилось в то время по крайней мере 1000 помещичьих лесных дач, подобных Лебединской. Бортевое пчеловодство продолжало давать многомиллионные доходы. Для пчеловодства, писал П.И. Рычков – член-корреспондент Российской Академии наук, «едва ли сыщется, где такое множество способных мест, как в России, к немалому приращению всенародной пользы и потребности».
Жидкое золото в обмен на слитки В экономике Древней Руси, особенно когда в недрах первобытно-общинного строя начали формироваться феодальные отношения, усилилось значение международной торговли. Благодаря этому возросла роль пчеловодства как источника ценных экспортных товаров. Однако археологические данные говорят о том, что на территории Поднепровья, Волжском водном бассейне и Поильменье издавна шел оживленный торговый обмен. Уже в V–IV веках до н.э.устанавливаются торговые связи с греческими причерноморскими селениями, в начале нашей эры – с римлянами. С VIII века восточные славяне завязывают энергичные связи с арабами, в IX веке – с Византией и странами Западной Европы. Торговля с восточными народами шла главным образом по Волге и ее притокам – Каме и Оке, с хазарами и Крымом – по Дону, с греками – по Днепру. С IX века особенно важным для славян стал знаменитый водный путь «из варяг в греки» – из Балтийского моря по Неве, Ладожскому озеру, Волхову, озеру Ильмень, волоком к Днепру и по нему в Черное море к Константинополю. На этом великом водном пути возникали города, которые, в свою очередь, становились крупными центрами внутренней торговли и перевалочными пунктами в торговле международной. И с кем бы ни велась торговля, главными традиционными, заветными товарами, поставлявшимися славянами, были мех, мед и воск.
Они имели большой спрос на международном рынке. В эпоху Киевской Руси пчеловодство становится мощным рычагом русской экономики. Для укрепления могущества Киевского государства был необходим приток драгоценных металлов – золота и серебра изза границы. Роль валюты в международной торговле как раз и играли пушнина, мед и воск. Торговля с Арабским Востоком, странами Средиземноморья и Западной Европы в Киевском государстве приняла небывалые прежде масштабы. Русские купцы возили мед и воск в прикаспийские города, Багдад и Александрию, а восточные – со своими товарами проникали в глубь страны, вплоть до Балтики. Мед и воск обменивали на золотые и серебряные предметы, драгоценные камни, дорогие ткани, оружие и другие редкие восточные товары, которые по мере укрепления феодализма пользовались все большим спросом у восточных славян. Важнейшим потребителем русского меда и воска была Византийская империя. Обусловливалось этопрежде всего развитием православной византийской церкви с ее пышными обрядами, торжественными церемониями и строгими требованиями к качеству церковных свечей. В 912 году киевский князь Олег заключил первый мирный договор с греками, в котором указывалось на меновую торговлю, главнейшими предметами которой были мед и воск. Более подробный договор был заключен с греками князем Игорем в 945 году, в котором указано, что ввоз русского меда и воска свободен от пошлин. Этими важнейшими юридическими документами была положена основа длительной и очень выгодной торговли Руси с Византией. В Константинополь отправляли свои товары купцы из Киева, Чернигова, Смоленска, Вышгорода. В Х веке Ольга, которая правила государством после смерти своего мужа князя Игоря, обменивала караван из 44 судов, нагруженных медом, воском, мехами, на золото, серебро, драгоценные сосуды, ковры, сукно, украшения и одежды, иконы, церковную утварь. Киев соперничал с Константинополем.
С открытием беломорского пути воск у нас стали покупать англичане. Они ежегодно вывозили из России более 50 000 пудов воска. Он продавался круглыми слитками весом несколько пудов каждый. Пчелиный воск в старое время считался большой ценностью и дорогим подарком. Как сообщают летописи, князь Игорь после клятвы и утверждения договора одарил мехами и воском византийских послов, а княгиня Ольга при посещении двора византийского императора преподнесла вместе с другими подарками и воск самому императору и его вельможам. Мед, как и воск, с восторгом принимали от наших послов турецкий султан и его визири. Продукты бортничества у наших предков были первостепенными товарами и внутреннего обмена. По количеству и объему товарооборота на рынках ведущих торговых городов России – Москвы, Новгорода, Нижнего Новгорода, Астрахани, Казани, Киева, Пскова, Смоленска – мед занимал второе место после хлеба. Торговля воском и медом в Новгороде процветала с ранних пор. Сюда сбывали эти продукты смоленские, полоцкие, торжокские, бежецкие торговцы. В 1170 году пуд меда стоил там 10 кун. Мед и воск продавались в вощаных и медовых рядах. Много воска и меда потребляли губернские центры, в которых были воскосвечные заводы, кондитерские предприятия, изготовлявшие медовые пряники, медоваренные заведения. Мед поступал на рынок в липовках емкостью до четырех пудов, а воск – в кругах или каменьях толщиной 30–40 сантиметров, массой до трех пудов. Воск упаковывали в бочки, мешки или тюки из толстого холста, завернутые рогожами и зашитые бечевками.
Так отправляли его и в другие страны. Мед спускной, самотек, из вырезанных бортевых сотов, процеживали через частые волосяные сита. Своеобразие его и букет обусловливались местом происхождения и набором медоносной растительности. На пиру был, мед-пиво пил В старину много меда использовалось на производстве хмельных и десертных напитков. Мед был единственным сырьем для виноделия. Виноградных вин и крепких хлебных спиртных напитков Древняя Русь еще не знала. Особенно грандиозно праздновались подвиги русских воинов. В 996 году киевский князь Владимир одержал победу над печенегами. По этому поводу, как сообщает летописец Нестор, было устроено семидневное народное торжество: «И сотворяше праздник велик, варя 300 перевар меду и сзываше боляры свои и посадники, старейшины градом, люды многи». По улицам стояли «великие кады и бочки меду и квасу и перевары… что кто требоваше и ядяше». В походах князья угощали свои дружины вареным медом. При обручении князя Владимира с греческой царевной «по улицам ставяша вина и меду… да кто хотяше невозбранно с радостию насыщашеся». В 1146 году в винных погребах князя Святослава находилось 500 берковцев меду (берковец вмещал около 150 литров).
Такие же погреба-медуши и корчаги, где стояли бочки питейного меда, имели и другие князья. У московских царей в XVIII веке напитками ведал особый сытенный двор. Кроме медоваров, были и сытенники, хорошо знавшие технологию приготовления медовых вин. «По росписи» с этого двора к царскому столу своим людям, послам и зарубежным гостям ежедневно отпускалось 400–500 ведер меда. В праздничные и именинные дни этот расход возрастал до 2000–3000 ведер. В больших количествах медовые вина варили и в монастырях, мужских и женских, получавших много меда со своих бортных ухожий. «На утешение братии» князья посылали питейный мед бочками. Летописец удивляется поведению одной княгини, которая «в монастыре живаше, пива и меда не пьяше, на пирах, на свадьбах не бываше». Медовые вина – меды шипучие, легкие и выдержанные – у славян играли такую же роль, как виноградные вина у французов или пиво у немцев. Напиток этот чисто народный. Варили его и простые люди накануне празднеств, иногда родней, а то и всем миром. Оброк с этого производства шел в княжескую казну, значительно ее пополняя. «Меды у нас самые чистые, – говорил один из киевских князей, – что ничем не хуже рейнского, а плохого рейнского и того лучше». Стоялые русские меды, воспетые в былинах, славились далеко за пределами Руси, особенно в Азии, и составляли одну из доходных статей экспорта.
